рассуждали более откровенно.
— Сколько у вас было орденов?
— До революции?
— До.
— Много! Но в семнадцатом я обменял их на пуд белой муки, о чём до сих пор горестно сожалею. Из советских же орденов имею лишь нагрудный знак «XX лет РККА».
— У вас отличные аттестации по службе до революции.
— А как же иначе? Если уж дослужился до генеральских эполет, так, наверное, чего‑нибудь стоил… Не так ли?
— Хорошо. Где бы вы хотели теперь быть?
Вопрос был поставлен напрямик, и потому он требовал от меня предельно искреннего ответа — без экивоков:
— Для работы в Германии я сейчас попросту не гожусь. Мои знания лучше использовать в Югославии, где началась народная война против Немецких оккупантов.
Ответ был малоутешительным для меня:
— Вы плохо представляете себе обстановку в отрядах Тито, там война очень жестокая, и вам физически не выдержать всех её тягот… Ведь вам уже далеко за шестьдесят.
— Но ещё не семьдесят же, чёрт побери! — чересчур горячо возразил я. — Раньше в русской армии служили и позже, даже в отставке оказывая немалые услуги отечеству. Поверьте, что на здоровье я никогда не жалуюсь.
— Хорошо, — закончили разговор. — Мы подумаем, где вам удобнее сейчас быть. Всего доброго…
Мне почему‑то казалось, что меня ожидают Балканы, и я даже удивился, когда мне предписали скорый вылет в Тегеран.
— Вы имеете представление о Персии, нынешнем Иране?
— Осмеливаюсь судить об этой стране лишь по экзотическим романам Пьера Лоти, где с большим толком воспеты женщины — ароматные как розы Исфагана.
— Вот и хорошо, — сказали мне. — Сейчас там и нужен такой бабник кажущийся совсем непригодным для разведки..
* * *
Конечно, я знал о Персии не только по романам.
Иран был перенасыщен агентами абвера, активность которых вызвала большую тревогу не только в Москве, озабоченной сохранностью бакинских нефтепромыслов, но и в Лондоне, где не могли смириться с угрозой нефтеносным источникам в районе Персидского залива. В августе 1941 года британские войска вошли в Иран с юга, а наша армия вошла с севера, чтобы обезвредить свои границы от диверсий на Каспии и на Кавказе. Тогда же над крышами Тегерана с воем пронеслись неопознанные самолёты, сыпавшие бомбы и зажигалки на жилые кварталы, а немецкое посольство объявило, что налёт был произведён советскими бомбардировщиками… В таких сложных условиях наша разведка в Иране приступила к уничтожению вражеской агентуры. Это было чертовски трудное дело, тем более что немцев поддерживали племена кашкайцев и бахтиаров, которые терпеть не могли бумажных денег, зато абвер расплачивался с ними чистым золотом.
Я вылетел из Москвы в те самые трагические дни, когда немцы заканчивали окружение нашей армии в районе Барвенково, маршал Тимошенко оставил там 480 000 человек и всю боевую технику, а в нашей печати стыдливо признавались, что 90 000 «пропали без вести». Вермахт двигался на Сталинград! Наш самолёт садился на дозаправку именно в Сталинграде, уже переполненном беженцами, город на Волге стонал от рёва скота, гонимого на восток, все были взволнованы самыми мрачными слухами.
Мы летели через Астрахань и Баку, наш «Дуглас» основательно трясло в тучах. Конечно, в мои годы не станешь ориенталистом, но я всё‑таки запасся в дорогу дешёвым разговорником «Русский в Персии», изданным до революции, и теперь зубрил:
— Кэнди вэ чай дарид? — есть ли у вас чай с сахаром? Бераи бенда лехаф‑э э‑табистани лазим ест! — прошу дать одеяло…
В разведуправлении Москвы меня предупредили, что в январе 1942 года немецкая авиация сбросила над Ираном сотню парашютистов, владеющих восточными языками, чтобы с их помощью оживить работу абвера на границах с Индией и СССР. Посадка нашего «Дугласа» в сильно разреженном воздухе Тегерана показалась мне скорее падением самолёта в облаке густейшей пыли, окутывавшей аэродром, заставленный авиацией англичан; здесь же, под крыльями самолётов, сновали юркие «джипы» и «виллисы» с хохочущими и орущими «томми». Дверь фюзеляжа открыли, и внутрь «Дугласа» пахнуло такой жарищей, будто я угодил в ванну с горячим глицерином. Я спустился по трапу на землю, повторяя понравившуюся мне персидскую поговорку:
— Самый вкусный виноград всегда достаётся шакалу… Английский контроль. Я предъявил документы — ревизор Управления банков СССР. Молодой британский офицер в шортах и безрукавке едва глянул в бумаги, спросив меня по‑русски:
— Долгая дорога… верно, папаша?
— Долгая, сынок, — ответил я в том же духе.
Но это мимолётное «папаша» ещё раз напомнило мне о моём презренном возрасте. Я появился в Тегеране для ревизии «Русско‑иранского банка», солидного учреждения, которое с давних времён сотрудничало с персидскими деловыми кругами. Всегда плохо смыслил в вопросах денежных обращений, а теперь — в роли московского ревизора — я имел этот банк лишь прикрытием для своих дел, весьма далёких от развития экономики. Директор банка мог быть вполне уверен, что я не посажу его за растрату. Я входил в подчинение майору Сергею Сергеевичу Т[уманову], который возглавлял группу советской разведки, жестоко боровшейся с нацистским подпольем в Иране…
На выходе с аэродрома Т[уманов] ожидал меня в автомобиле. Тегеран к вечеру высветился неоновыми рекламами, сверкали витрины фешенебельных магазинов, в нарядной столичной публике царило некое оживление праздности, столь несвойственной москвичам; среди мотоциклов и автомашин бежали ослики с поклажей, тут же величаво выступали караванные верблюды.
— Вас прислали… — начал майор Т[уманов].
— ..в помощь вам, — опередил я его вопрос.
При этом объяснил: мои задачи просты, хотя и хлопотливы — я должен установить связи с влиятельными белоэмигрантами, согласными помочь родине в её трудные дни, мне следовало наладить контакты и с богатой армянской колонией, которая душою всегда была близка армянам нашего Еревана.
— Может быть, — сказал я Т[уманову], — кто‑либо из этих людей, сочувствующих нашей стране, сумеет помочь нам…
Т[уманов], легко управляя машиной, сказал, что в Иране обстановка гораздо сложнее, нежели её представляют в Москве, а вожди племён, живущих в горах, агентов абвера не выдадут:
— Немцы берут их за душу не только золотишком с дурной лигатурой, но и тем, что выдают себя за «освободителей мусульман от британского и русского империализма», — старая песня, известная нам со времён кайзера! Но сейчас, когда фюрер жмёт на Сталинград, немцы рассчитывают — через Кавказ — объединить свои армии с армией Роммеля, которая — через Каир — выйдет в Палестину и Сирию, а потом развернётся и далее — прямо на Индию… В каком вы звании? — вдруг спросил Т[уманов].
— Всего лишь генерал‑майор.
Машина в его руках рыскнула в сторону.
— Простите, — сказал Т[уманов|, — я ведь только майор, а Москва велела принять вас, как своего подчинённого.
— Всё верно. В таком деле, каково наше, чинопочитание излишне. Я охотно исполню все ваши указания.
— Благодарю. Вот и «Континенталь», где для вас снят номер с душем и ванной. Не пейте сырой воды. Директора банка легко запомнить: Иосиф Виссарионович Гусаков. Вот вам и мой телефон. В случае каких‑либо осложнений — звоните…
Иосиф Виссарионович оказался милейшим человеком.
— Каковы ваши первые впечатления от Персии?
— О! — воскликнул я, взваливая на стол разбухший портфель набитый пачками газет, которых я никогда не читал. — Пьер Лоти прав: розы благоуханны, персиянки очаровательны, а лохмотья нищих по‑рубенсовски живописны… Итак, с чего мы начнём?
— Сначала я позволю себе отчитаться в кредитах.
— Надеюсь, вы меня не очень стесните во времени? Знаете, я человек в летах, а тут… такие шеншины… такие шеншины! Где мне, старому петербуржцу, устоять перед ними?..
Кажется, бедняга поверил, что я опытный ловелас и провожу свои вечера в самых тёмных кварталах Тегерана, куда женатые люди не заглядывают. В чём‑то мне здорово повезло. Под видом важного московского финансиста я установил связи, нужные для группы Т[уманова]. От этих встреч с «нужными» людьми мне запомнились роскошные рестораны, обнажённые спины женщин, сверкание посуды в руках вышколенных официантов, надрывные возгласы джазов, а в глыбах тающего льда серебрилась наша каспийская икра и леденели бутылки с превосходным шампанским. Одному эмигранту, который сомневался, стоит ли ему связываться со мною, я сказал на ушко — как самое сокровенное:
— Не забывайте, что я лично знаком с Иосифом Виссарионовичем и обязательно напомню ему о ваших заслугах…
Вскоре я был извещён, что нашей группе удалось перехватить секретный код, которым агентура абвера связывалась с фон Папеном, гитлеровским послом в Стамбуле; мы предотвратили серию взрывов и пожаров на нефтепромыслах Баку, которые были отлично спланиро
