ользу, и я весьма скоро вошёл в роль преуспевающего дельца, обладателя солидного счёта в банке. Я гордо носил часы с золотой цепочкой, выпущенной поверх жилета, расшитого незабудками, и являл собою пример гордого носителя тех бредовых идей, которые легко умещались тогда в головах миллионов немцев, одурманенных собственным величием. Линза монокля, вставленного в распяленную глазницу, прекрасно и убедительно дополняла мой отвратительный облик…
Мои задачи агента были достаточно скромные. Я состоял лишь мужем, а заодно и коммивояжёром при своей жене, которая владела небольшой, но хорошо налаженной фабричкой по производству керамических изделий. Фабрика работала в маленьком городке близ Берлина, откуда лежали хорошие пути сообщения, а мне часто приходилось мотаться в Пруссию, где всегда была нужда в керамических трубах для осушения заболоченной местности. Нелишне сказать, что в числе наших экспортёров была и Россия, скупавшая у нашей подставной фирмы трубы для водо— и фановых сбросов. Россия же покупала у нас и кафель для отделки помещений. С тех пор прошло немало лет, но даже теперь иногда я встречаю в домах печи, обложенные кафелем с маркировкой той фабрики, которой мы когда‑то владели сообща с пани Вылежинской… мне смешно!
Впрочем, производством ведала моя «супруга», а я был занят делами своего «наследства» — связями с нашей тайной агентурой, разъезжая по стране вроде коммерсанта, озабоченного сбытом продукции фабрики. Денег хватало. Я обзавёлся двумя квартирами — в Берлине и в Кенигсберге, а затем приобрёл выносливый немецкий «бенц» на шести цилиндрах, который с удовольствием разгонял на дорогах провинции до скорости в сотню миль… Я твёрдо усвоил непреложную истину, что вокруг хорошего агента разведки всегда царит благословенная тишина, а вот когда вокруг него начнут грохотать выстрелы, значит, он провален, и в этом случае агенту остаётся лишь признать своё поражение. Впрочем, «Консул», обязанный предостеречь меня об опасности, ни разу не появлялся на моих путях, дела фабрики шли превосходно, а для связи со своей агентурой я имел два надёжных «почтовых ящика»: в Кенигсберге это был газетный киоск возле ратуши, а в Берлине — цветочная лавка около Ангальтского вокзала.
Здесь я должен сознаться, что никакой вражды к немцам как людям никогда не испытывал. Мало того, мне часто приходили в голову слова Руссо: «Война не есть отношение человека к человеку, а лишь отношение государства к государству. Государство не может иметь врагами отдельных лиц, а только само государство же!» Живя среди немцев, сам выдавая себя за немца, я ненавидел не их, а лишь боролся с немецким государством, в потаённых недрах которого уже вызревали опасные бациллы будущих войн с их опасной доктриной молниеносных «блицкригов».
Мне осталось лишь поблагодарить читателя, если он вникнул в эти скучные страницы, ибо они во многом определяли мои отношения к Германии времён кайзера, которой в Европе все боялись, как гораздо позже народи Европы испытывали естественный ужас и перед Германией времён Гитлера…
* * *
«Консул» возник внезапно, словно привидение с кладбища и весь в чёрном, как похоронный церемониймейстер, он не предвещал своим появлением ничего доброго.
— Нет, нет, — торопливо заговорил он, — никакой опасности нету, вы работаете хорошо. Но поручение Генштаба столь важное, что его нельзя доверить «почтовому ящику».
Следовало раздобыть новый секретный код 1‑й эскадры флота Открытого моря, которая базировалась в Вильгельмсгафене, оснащённом доками, пирсами, эллингами и… особым положением, при котором все приезжие сразу ставились под надзор полиции.
— Но вам, — сказал «Консул», — сделать это легче, ибо сейчас в гавани идёт прокладка водопровода, нужны трубы для подачи пресной воды в крейсерскую гавань. Забейте конкурентов дешевизной своих труб, после чего получите транзитную отметку в паспорте как поставщик флота его величества.
— Что дальше? — спросил я.
— Дальше?
«Консул» с ухмылкой предъявил мне почти чёрную фотографию, сделанную при свете луны, на снимке был виден человек в форме шуцмана, залезающий в окно второго этажа.
— Это нам попался старший полицейский гаванского участка как раз в Вильгельмсгафене, зовут его Эрнстом Енике (запомните!). Он снят в момент, когда грабил денежный ящик из конторы своего же участка… Поверьте, ущучить его в такой забавной ситуации нам было нелегко. Мы долго его караулили.
— Не сомневаюсь, — отвечал я. — Но об этой истории ограбления кассы полиции в Вильгельмсгафене я уже читал в газетах, хотя преступник и не был обнаружен.
— Енике тоже читает газеты, — кивнул «Консул». — Зато он немало удивится этой фотографии, когда вы сунете её прямо ему в морду… Далее, — продолжал «Консул», — У этого ворюги есть хорошенькая сестра, за которой бесполезно ухаживает некий Фриц Клаус, сигнальный унтер‑офицер с крейсера «Таннер», имеющий доступ к секретным кодам. Девица отказывает ему, ибо загорелась сыскать жениха с квартирой и мебелью.
В эти годы высшим «шиком» для всех немецких обывателей было владение однокомнатной квартирой с кухней и прихожей, а эта девица, видите ли, пожелала ещё и мебель.
— Мне всё ясно, — сказал я «Консулу». — Сколько катить?
— Денег не жалейте…
Он медленно натянул чёрные перчатки, скрипящие свежей кожей, я подал ему чёрный котелок. «Консул» энергично взмахнул тростью из чёрного эбена, на которой серебряный набалдашник изображал голову льва с разинутой пастью.
— Учтите, — напомнил он, — в Вильгельмсгафене, чтобы раздобыть этот новый код, сейчас во всю ивановскую работает морская разведка англичан. Эти люди не слишком‑то щепетильны в таких делах, и я не желаю вам переступать их дорогу…
3. Мобилизация
Я очнулся на полу после сильного удара по голове.
Но долго не открывал глаз, сознательно продлевая своё беспамятство, чтобы обрести полное сознание… Что случилось? Ведь всё складывалось отлично. Комендант Вильгельмсгафена только вчера заключил со мною контракт на поставку труб, явно соблазнённый их дешевизной, а качество керамики нашей фирмы не вызывало сомнений. Мало того, главный инженер порта весьма любезно снабдил меня схемой водопроводов гавани, предупредив, чтобы я этих планов никому не показывал, ибо они считаются секретными. И вот я валяюсь на полу в своём же номере гаванской гостиницы и даже не могу понять, что произошло. Кажется, силы вернулись ко мне и пора уже открывать глаза, чтобы убедиться в своём провале…
— О‑о‑о, — простонал я как можно громче.
В кресле перед настольною лампой с абажуром мне виделась фигура гигантской женщины с папиросой в зубах.
— Очухался? — грубо спросила она, даже не обернувшись.
И тут я заметил, что это дама из Валгаллы, достойная руки и сердца самого Зигфрида, с большим увлечением ковыряется в моём бумажнике. Из тьмы комнаты неслышно выступила юркая фигура маленького человека с большим острым носом. Наконец‑то они доискались до сути, развернув кальку с изображением водопроводных путей военной гавани Вильгельмсгафена?
— Но… где же код? — вдруг спросил долгоносый по‑английски, но с непонятным для меня акцентом.
— Обшарь ему карманы, — повелела громадная баба.
Подошвой ботинка этот мерзавец наступил мне на лицо.
— На кого работаешь? — был поставлен вопрос.
— Фирма известная… керамика и обжиг кирпича…
Я понял, что пришло время действовать. Это даже хорошо, что он наступил на меня. Я так удачно крутанул его за ногу с вывертом коленного сустава, что он с воплем покатился в угол. Но я, вскочив с пола, тут же перехватил его и швырнул, словно мешок с отрубями, через всю комнату… В конце своего краткого, но выразительного полёта, достойного цирковой арены, долгоносик опрокинул со стула и вульгарную бабищу с дымящейся папиросой, а вместе с ней рухнула со стола и лампа.
Стало темно. Во мраке ярко пылал лишь окурок папиросы, докатившийся до меня. Я раздавил его, погасив. Тишина…
— Интеллидженс сервис? — спросил я.
Ни гугу. Но сценарий требовал своего развития.
Пришлось чиркнуть спичкой, чтобы осветить искажённое болью и ужасом лицо червеподобного долгоносика.
Я взял его за глотку и встряхнул, приложив несколько раз затылком об стену. После чего он обрёл дар речи.
— Я… албанец, — сказал он. — Отпустите меня.
— Кто тебе платит, сволочь?..
— Вот эта лахудра…
Я пожертвовал второй спичкой, осветив лицо женщины.
— Мне плевать, кто вы… Но вы так бездарно работаете, что в полиции на Александерплац, уверен, уже заведена на вас карточка.
— К чему эти угрозы? — спросила дама.
— А к тому, что мне вас не жалко…
На шум драки и наши голоса сбежались обитатели соседних номеров, явился и молодой портье‑мальчишка.
— Зови полицию, — кратко велел
