нуля, перегретым моторам нелегко было тянуть машину в этом опасном звенящем пекле. «Дуглас» совершил посадку в Багдаде, столице Ирака, и тут, как и в Тегеране, первая речь, которую мы услышали, была английская. Но прежде чем англичане успели подкатить трап к дверям фюзеляжа, выступил наш пилот:
— Товарищи, будьте бдительны! Здесь живёт знаменитый «багдадский вор», которого все мы видели в кино…
Меня в Багдаде волновало совсем иное, попутчикам я объяснил причины своего лирического волнения:
— Вы, молодые люди, знаете Тигр лишь по урокам географии, а я помню его по урокам «закона Божия» в гимназиях Санкт‑Петербурга. Мало того, в шестнадцатом году я должен был находиться неподалёку отсюда — в Кут‑эль‑Амаре, где позорно капитулировал английский отряд генерала Туансайда…
После этого один из врачей прощупал мой пульс.
— С таким возрастом не шутят, — сказал он. — Даже мне, вдвое моложе вас, нет сил переносить эту жарищу…
Пилот, уже бывавший в Багдаде, предложил выкупаться. Но в Тигре, переполненном черепахами, плывущими по своим важным делам, это казалось даже опасно, мы купались в озере Хабанийи. Дипломат нагнал меня саженками подальше от берега:
— Простите, а кем же вы были в шестнадцатом?
— Увы, всего лишь полковником.
— А сейчас?..
— Увы, молодой генерал‑майор.
— Трудная карьера, — пожалел он меня. — Это надо же так: с шестнадцатого до сорок четвёртого сидели в полковниках.
Снова мы в небесах. Глядя в иллюминатор, я не радовался бесконечной желтизне пустынь с редкими оазисами. Но я невольно вздрогнул, когда под крылом «Дугласа» открылась зеленеющая Палестина, такая ветхозаветная. Конечно, сверху ничего не высмотришь, но я дополнил земной мираж воображением, невольно воскрешая в памяти «палестинский цикл» нашего знаменитого живописца Поленова… Под нами — в знойном мареве — уже простирались Синайские пустыни, и врач, снова проверив мой пульс, сказал, указывая на иллюминатор:
— Удивляюсь, как в этих краях могут жить люди?
— Между тем, — ответил я, — библейский Моисей сорок лет гонял своих евреев именно в этой Синайской пустыне, чтобы вымерли все рождённые в египетском рабстве, а остались жить только те, кто никогда не знал оков рабства.
— Пульс нормальный… Неужели вы верите в эти глупые сказки, давно отвергнутые нашей передовой советской наукой?
— Из уважения к вам, доктор, не стану спорить, тем более что теперь можно любоваться дельтою Нила… Каир!
Каир в годы войны напоминал Вавилон с чудовищным смешением языков: тут было скопище греков, евреев, австралийцев, чехов, киприотов, сербов, мальтийцев, индусов, встречались и наши белогвардейцы, но все они дружно ругали хозяев положения — англичан. Впрочем, мы лично не имели причин для недовольства, ибо на аэродроме «Каиро‑Вест» они встретили нас с приятным дружелюбием. Мы жили в палатках, снабжённых холодильниками, набитыми бутылками с пивом, обедали с английскими лётчиками. Эти бравые и весёлые ребята с большим сомнением отнеслись к нашему маршруту — лететь сначала до Мальты, чтобы потом из Бари садиться прямо на свет сербских костров:
— Вы разве не боитесь лететь почти тысячу миль в сухопутном самолёте над морем, над которым не затихает война? Есть ли у вас хоть надувные жилеты, чтобы барахтаться в них часика два‑три, после чего можно смело тонуть?..
Увы, жилетов у нас не было. Под нами снова лежала пустыня — на этот раз Ливийская, где не так давно была разгромлена армия Роммеля, танки которого, выкрашенные в жёлтый цвет, нашли свою могилу под Сталинградом; все мы приникли к иллюминаторам, желая видеть панораму великой битвы, о которой так много кричали в Лондоне, но… пески, пески, пески. И вот, наконец, увидели море! Наш самолёт словно повис над бездной, а мы, пассажиры, невольно поёжились при мысли: что будет с нами при встрече с немецкими «мессерами»? Однако штурман, впервые летевший над Средиземным морем, вывел нас точно на Мальту, которая сверху казалась ничтожной горошиной, растущей посреди синего поля.
Никогда не забуду, что добрые мальтийцы, узнав о появлении русских, вывесили из окон своих квартир красные флаги. В тавернах Ла‑Валетты мы чуть не лопнули от избытка пива всяких сортов, ибо возле дверей стояли длинные очереди жаждущих — нет, не выпить, а только ради того, чтобы чокнуться кружкой с русским. Глава нашей миссии справедливо решил:
— Летим в Бари! А то все здесь сопьёмся…
Южная Италия переживала дни освобождения. Мы благополучно приземлились на аэродроме в Бари. Это случилось в феврале 1944 года, а на всю дорогу от Москвы ушло больше месяца. Я заметил, что раньше из Одессы в Бари попадали гораздо скорее:
— Сюда ходил пароход под флагом Палестинского общества, продавая билеты по дешёвке нашим богомольцам, плывшим в Бари поклониться христианским святыням. Но самое удивительное в том, что многие жители Бари тогда знали русский язык.
— Откуда вам это известно? — удивился дипломат.
— У меня была длинная жизнь, и не забывайте, что я окончил Академию старого русского Генштаба, а мы, генштабисты, были обязаны знать очень многое… Иногда даже такие вещи, какие в обыденной жизни вряд ли могли пригодиться. Но знать надо!
Барийский аэродром был плотно заставлен союзными «дакотами», «мустангами» и «аэрокобрами»; здесь же ютились итальянские самолёты типа «савойя», моторы которых издавали звуки играющего аккордеона, отчего нашей молодёжи хотелось потанцевать. Нас опекали шумливые и щедрые американцы. Не обошлось и без итальянской экзотики, включая неизменные спагетти. Но именно в Бари я впервые вкусил от бренного тела осьминога, испытав такие же приятные ощущения, какие, наверное, испытывает человек, которому привелось ради вежливости, дабы не обидеть радушных хозяев, жевать старую галошу…
Нам предстояло совершить прыжок через Адриатику, чтобы оказаться среди партизан героической Югославии. Однако начальник нашей миссии огорчил нас неприятным известием:
— Придётся ждать. Янки перехватили сигнал тревоги. Партизаны маршала Тито дважды готовили посадочные площадки для нас, но усташи‑четники перебили охрану площадок, устроив свои ложные площадки с фальшивыми кострами, чтобы вся наша миссия угодила в их западню. Погуляйте, товарищи…
Время ожидания я решил употребить с пользою для себя, предложив своим попутчикам составить мне компанию.
— А что здесь смотреть? Нищета, и только.
— За нищетой Бари увидится многое. Достойна всеобщего внимания Древняя базилика святого Николая Чудотворца и очень пышное надгробие Польской королевы Боны Сфорца, известной отравительницы, кончившей тем, что её тоже умертвили ядом.
— Вы здесь бывали раньше? — спросил дипломат.
— Никогда.
— Так откуда вы это знаете?
— Но я ведь учился в старой доброй гимназии, а там преподавали не только «закон божий», как многим теперь кажется…
В один из дней американцы сообщили, что в районе Медено‑Поле нам приготовили место для посадки, и ночью можно испытать судьбу. Мы вылетим вечером, чтобы в сплошной темени ночи разглядеть звезды партизанских костров… Моторы уже ревут, меня торопят. Не знаю, где найти слова для выражения своих чувств, и, кажется, я нашёл их — самые верные:
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб…
* * *
Читатель, конечно, достаточно извещён о легендарной судьбе Народно‑Освободительной армии Югославии (НОАЮ), возглавляемой подлинным героем славянского мира — маршалом Тито.
По сути дела южные славяне создали в Европе даже не «сопротивление», а образовали целый боевой фронт против захватчиков, и Гитлер никогда не забывал учитывать угрозу этого фронта для всего вермахта, для всей Германии.
Вплоть до осени 1943 года немцы, итальянцы и усташи провели шесть мощных наступательных операций против НОАЮ — с танками и авиацией, причём к этому времени югославские партизаны освободили от оккупантов уже половину всех территорий своего государства.
Примерный подсчёт времени показывает: наш герой попал в Югославию где‑то в начале марта, а 25 мая 1944 года немцы предприняли седьмое наступление, и оно было самым страшным, самым кровавым, самым жестоким…
1. Дома и солома едома
Вот она, жизнь офицера российского Генштаба — можете смеяться надо мною, но иногда можно и пожалеть меня…
Я отбывал домой в самом возвышенном настроении, часто поминая народную мудрость: дома и солома едома! Не помню названия парохода, но запечатлел в памяти компанию «Месеаджери Маритим», который он принадлежал. На столе в каюте лежала инструкция «Как вести себя при торпедировании», — немецкие субмарины брали реванш на море за поражение кайзера на суше. Стюарт сразу же снабдил меня спасательным жилетом, показав, как его надувать; в этом жилете, оказавшемся очень удобным, я завалился на койку и,
