имении «Поставы» под Вильною.
Я оставил в передней фуражку и тросточку. Женщина захлопнула крышку рояля, на котором она перед моим приходом что‑то наигрывала, теперь не спеша раскуривала дамскую папиросу.
— Позвольте, — сказала она, — представиться вам заново. Отныне я ваша жена, и пусть даже фиктивная, но всё‑таки прошу не ошибаться в моём новом имени: для вас я теперь Эльза Штюркмайер, вы женились на мне по страстной любви, хотя, не спорю, разница в нашем возрасте и существует.
— Вы моложе меня, — остался я благородным.
— Увы, — был мне ответ…
Я выдержал долгую актёрскую паузу, которую не знал чем заполнить. Эту паузу я целиком посвятил беглому осмотру богатой обстановки квартиры. Но по вещам и множеству безделушек не удалось правильно распознать характер и вкусы моей «наречённой». В этот момент я ещё не решил, как вести себя в подобной ситуации, каковы мои мужские права на эту женщину. Мне было неловко чувствовать себя мужем Вылежинской‑Штюркмайер, которая с явной усмешкой продолжала говорить:
— Не советую отказываться от «брака» со мною, ибо в Германии я достаточно богата. Если не я сама, так, надеюсь, вас соблазнит мой завод по изготовлению керамических труб для дренажирования полей, ещё у меня имеется мастерская в Ноунгейме по обжигу кирпича, приносящая немалые доходы.
Только сейчас я вступил в острую словесную игру.
— Понимаю, — кивнул я с нарочитым достоинством, — вам совсем не нужен муж, а лишь хозяин вашего большого хозяйства, и вы остановили случайный выбор на мне.
— Да. Мне рекомендовали вас с самой хорошей стороны, и всё будет в порядке, только не влюбитесь в меня.
Все это становилось не только забавно, но даже обидно для моего мужского самолюбия. Я спросил Эльзу:
— А если я осмелюсь влюбиться в вас?
— Я большая недотрога.
— Неужели?
— И вы получите от меня оплеуху.
— Как у вас всё просто!
— Напротив, в таком деле, какое нам предстоит начать и закончить, масса сложностей, и вам самому не захочется впадать в крайности амурной лирики… Теперь садитесь.
Я сел за столик, добрую половину которого занимала её громадная шляпа, украшенная букетом искусственных цветов.
— Сейчас это модно, — произнесла Эльза, словно извиняясь, и перебросила шляпу на диван. — Вы не откажетесь от кофе?
Она скоро вернулась из кухни, неся поднос с двумя чашками, придвинула мне вазу с варшавской сдобой.
— Вы полячка, — не спрашивая, а утверждая, сказал я.
— Не трудно догадаться.
— И, конечно, заядлая патриотка, как все полячки.
— Польшу обожаю.
— Что же заставило вас, патриотку Польши, служить России, которая — в глазах большинства поляков — предстаёт давней поработительницей ваших исконных прав и вольностей?
Ответ я получил самый обстоятельный:
— Я рискую собой уже не первый год не ради успехов вашего Генерального штаба. Поляки тоже начали сознавать главное: насильственный симбиоз Польши с Россией закономерен, как и семейное сожительство, в котором не все бывают правы, не все и виноваты. Как бы история ни ссорила наши страны, но вы, русские, не тронули нашего языка, вы не стали разрушать нашу культуру, а это непременно случилось бы, если б на вашем месте оказались германцы с их политикой своего превосходства. Именно так и поступили немцы в Познани, так же изнасиловали поляков австрийцы в Краковии, где уже не слыхать польского языка даже в школах. Таким образом, — заключила Эльза, — работая на пользу России, я стараюсь ради будущего той Польши, которая обязательно возродится заново на священных обломках когда‑то могучей и великой Речи Посполитой…
Затем она сообщила, что в замок я уже не вернусь:
— Вам там больше нечего делать. Сегодня вечером из Варшавы отходит поезд на Ригу, с которым вы и уедете.
— Наша совместная жизнь уже разбита?
— Встретимся в Германии. Не пора ли приступить к делу? — напомнила Эльза. — Надеюсь, вы не станете записывать мой урок, ибо голова человека лучше всякого блокнота.
До отхода поезда она посвятила меня в тайны того квартала Гамбурга, из коего я должен выйти другим человеком. Эльза раскинула передо мною массу фотографий, я увидел трущобы и богатые магазины, лазейки тёмных пивных и фасады богатых борделей, из окон старых лачуг выглядывали толстомясые женщины в халатах нараспашку, какие‑то подозрительные личности вглядывались в меня из глубины снимков.
— Перед вами моментальные снимки немецкой криминальной полиции. Итак, вы попали на главную улицу Репербан, от которой расходятся в стороны Петер и Мариен, Борделкайзерненштрассе, все они ограждены от города решётками, как зверинец. Запоминайте расположение домов и вывесок. Вот витрина с выставкой образцов татуировок, здесь мастерская японца Мару‑сан. А вот «будка зяблика»! По сути дела, это притон‑ночлежка, обжитый люмпенами всего мира, самое поганое «дно» сытой буржуазии, которая и отгородилась от него решётками.
Эльза спросила меня: все ли я запоминаю?
— Вам нужно всё это знать, чтобы выжить в этом аду.
— Не беспокойтесь. У меня отличная память. Продолжайте…
— Если в Сант‑Паули вы не встретите полицию, зато следует остерегаться особой «службы безопасности», организованной самими преступниками. У них налаженная, как часы, манера оповещения о каждом «желторотом», каким вы и будете для них. Далее — танцевальные залы Трихтера, рядом с ними расположен «Паноптикум», имеющий международную известность.
— Неужели музей? — удивился я.
— Нет. Выставка голых женщин… А вот снимок с местных «штрихюнгес». Это подростки, уже истерзанные кокаином, губы у них накрашены, как у женщин, а брюки чересчур узкие. Самые популярные «штрихюнгесы» носят солдатские обмотки.
— Зачем мне это знать? — отвернулся я.
— Затем, что они будут приставать и к вам, как продажные твари. Лучший способ отделаться от них — дать кулаком прямо в рожи, и тогда они сами отстанут. Далее, — деловито продолжала Эльза, — избегайте в кафе или барах заказывать выпивку. Распознав в вас «желторотого», могут подсыпать дурманящий порошок, после чего вы очнётесь раздетым в канаве…
Вылежинская‑Штюркмайер говорила о Сант‑Паули с таким знанием дела, с такими подробностями посвящала меня в тонкости «платдейга», что я заподозрил её — не прошла ли она сама через это чистилище гомерических пороков?
— Это ещё не всё, — сказала она. — Ради собственной безопасности вы обязаны соблюдать полное равнодушие ко всему, что вас возмущает. Сант‑Паули — во власти сутенёров, составляющих могущественный клан преступной элиты, с ними лучше не связываться. Если на ваших глазах станут избивать женщин, не вздумайте за них вступаться, этого в Сант‑Паули никто не делает, наоборот, охотно злорадствуют. Любая попытка заступничества кончается плохо. И первой вцепится в ваши волосы та самая жертва, за которую вы по наивности заступились…
— Чем же это объяснить? — не поверил я.
— Очевидно, срабатывает обострённая форма мазохизма, свойственная всем продажным женщинам… Наконец мы приближаемся к знаменитому во всём мире «дому Зеликмана», где творятся самые гнусные оргии и где, между прочим, заключаются миллионные сделки. Здесь вы можете встретить богатейших спекулянтов Германии, графиню или баронессу из самого высшего общества, которая денег не берёт, но зато она сама платит деньги, чтобы испробовать на себе все способы извращений.
— Простите, но зачем мне все это знать?
Эльза Штюркмайер огорчённо вздохнула:
— Милый вы мой! Затем и рассказываю всё это, что именно в проклятом «доме Зеликмана» мы с вами встретимся, после чего и начнётся наша волшебная супружеская жизнь…
…Вылежинская проходила под именем «Сатанаиса» — и в ней действительно было что‑то сатанинское. Не стыжусь признать, что я её всегда побаивался, ибо она, помимо связи со мной, жила какой‑то двойственной жизнью, мало доступной моему пониманию. Забегая намного вперёд, скажу, что она была обезглавлена на гильотине в Моабите — уже во времена Гитлера, как тайный агент разведки Пилсудского.
* * *
В Риге меня ожидал тот самый молодой офицер, которого я запомнил после разговора в кабинете № 44, ещё в Петербурге. Теперь он выглядел заправским франтом и, стягивая с руки тесную лайковую перчатку, сказал:
— Чем меньше агент знает о других агентах, тем у него больше шансов уцелеть. Для вас будет выгоднее запомнить лишь моё нелегальное имя — «Консул»! Именно мне поручено проводить вас в дорогу, а заодно продлить деловой разговор, начатый с вами Эльзой Штюркмайер на Гожей улице. Сначала экипируем вас с головы до ног, чтобы всем своим видом вы напоминали матроса‑бродягу без роду и племени. Соответственно, что в Риге вы будете по
