ечал Энгельгардт.
— Жалко, — отвечал я. — Вы же прекрасный жокей… Лучше договоримся. Я обещаю вам пять лет ссылки, после чего с вас бутылка коньяка. Но прежде — сознание…
Энгельгардт признал, что работал на Германию с 1933 года, и резидентура засылала агентов даже на Чудское озеро, вся собранная информация поступала к главному резиденту германской разведки — Целлариусу. Я сказал, что мне нужны каналы для личной связи с Целлариусом. Энгельгардт предостерёг:
— Я бы не советовал вам с ним связываться.
— Почему?
— Целлариус раскусит вас сразу, будто орех.
— А вот это уже не ваше дело…
* * *
Целлариус повёл себя со мною так, будто он мой начальник, даже покрикивал, но встреча с ним была выгодна для нашей разведки, ибо заводила нас в тёмные дебри абвера. Вскоре меня срочно отозвали в Москву, и на перроне Рижского вокзала, едва покинув вагон, я был арестован. Это надо же так: 1937 год меня миновал, так попался сейчас, когда я нужен не в тюрьме, а в абвере. Мне инкриминировали то, что я фашистский шпион, пробравшийся в советский Генеральный штаб.
— Но я этого и не отрицаю, — отвечал я.
1. Враги, съеденные червями
Миру не забыть пышных усов Франца Иосифа…
После войны и революций дезертиры, калеки и спекулянты торговали на барахолке мундирами с обветшалой позолотой:
— Бери, не прогадаешь! Мундир австрийского императора Франца Иосифа… да ему и сносу не будет!
Не было «сносу» и самому Францу Иосифу, который никак не мог умереть. Вопрос о вырождении венценосцев Европы поставлен давно, а в 1905 году этим занимались французские антропологи. Габсбурги, по их мнению, самый яркий образец вырождения. У них удлинённая нижняя челюсть, выдвинутая вперёд, а нижняя губа, непомерно раздутая, безобразно выпячена. Сравнивая древние медали и монеты с профилями монархов, антропологи указывали, что в династии Габсбургов не всё в порядке. Их способность к мышлению тоже отличается от здравого рассудка. С ними государство стоит — с ними оно и рухнет.
Император Франц Иосиф помнил ещё Меттерниха, а пережил Бисмарка; из мира кабриолетов и дилижансов он дожил до того времени, когда над крышею его Шёнбрунна залетали аэропланы, а на подводных лодках в Адриатике загрохотали первые дизеля.
— Все умирают, — жаловался он придворным, — один я, несчастный, никак не могу умереть…
Австро‑Венгрия по праву считалась «тюрьмой народов», в которой надзирателями служили немцы. Во владениях Габсбургов немцы всегда оставались в меньшинстве, но именно это меньшинство управляло «лоскутной империей». Венграм (мадьярам) в 1867 году была сделана уступка в автономии, и дуализм получил название Двуединой монархии, а на картах Европы возникло новое государство — Австро‑Венгрия. Габсбурги высоко ценили удобство яркой «лоскутной» одежды, выражая своё кредо в таких словах:
— Наши подданные болеют разными болезнями. Если во Франции революция поднимает на баррикады всех французов разом, то у нас горячка по частям. Это очень удобно для правления. Коли бунтуют итальянцы, мы напускаем на них хорватов, на галицийцев кидаются мадьяры, а если бунтуют сами мадьяры, мы доверяем их усмирение богемским жителям. Взаимно все наши подданные ненавидят друг друга, но из этой взаимной ненависти как раз и рождается благопристойный порядок…
Великая Дунайская империя вальсов и чардашей, венгерского шпика и венских колбас, кулачного мордобоя и взяточников, католического засилья и шарманок — эта империя давно разваливалась… и никак не могла развалиться, ибо слишком велик был давний престиж венских кесарей. Настолько велик, что Наполеон, не раз бивший Австрию на всех перекрёстках Европы, всё‑таки не устоял перед её величием — и взял себе в жёны капризную девицу из семьи Габсбургов…
Франца Иосифа любили изображать «добрым дедушкой» в окружении детей с букетами. Но скажите, какой деспот не любил, чтобы дети подносили ему цветы? Он женился на Елизавете из баварской династии Виттельсбахов, которые из рода в род славились умопомешательством. От брака с психопаткой император имел дочерей и сына Рудольфа. Но Елизавету он вскоре отлучил от себя, его метрессой стала Екатерина Шраат, венская акушерка. Чем она прельстила императора — не знаю, но она осталась при нём до конца его жизни. Взяточница была страшная, и мимо неё никто не мог проскочить в кабинет монарха, прежде не одарив фаворитку кольцами, серьгами, бриллиантами. Если кто из венцев мечтал сделать карьеру, ему говорили:
— Прежде подумай, как понравиться Шраат…
Между тем вокруг Франца Иосифа возникала трагическая пустота. Вот краткий перечень несчастий этой семейки, отмеченной зловещим роком уничтожения: родственники императора сходили с ума, были застрелены на охоте, сгорали на пожарах, кончали самоубийством, пропадали без вести, разбивались при падении с лошади, испивали на пиру смертную чашу. Родной брат Максимилиан возмечтал стать императором Мексики, но мексиканцы привязали его к столбу и расстреляли, а вдова его тихо помешалась.
Нормальным считался лишь принц Рудольф, наследник престола, любивший общество артистов и писателей. Женатый на Стефании Бельгийской, он не оставил распутной жизни, и жена сама ездила по ночным вертепам, чтобы вытащить оттуда своего гулящего мужа. Наконец Рудольф скрылся в охотничьем «Меерлинге», с ним была красавица Мария Вечера. Отсюда он написал отцу письмо, в котором отказывался от престола Габсбургов, чтобы довольствоваться любовью красавицы… Что случилось далее — историки не понимают. Рудольф был найден кастрированным, а подле него лежала мёртвая Мария Вечера.
Когда в Вене прослышали о позорной кончине наследника, придворные не знали, как оповестить отца. Но мать убитого Рудольфа выручила вельмож, посоветовав:
— Поручите это дело акушерке Шраат…
У историков мало поводов для того, чтобы восхищаться Францем Иосифом, так, позвольте, похвалю его я: что бы в мире ни случилось, Франц Иосиф никогда не терял хладнокровия, стойко перенося любые удары судьбы. Порою кажется, что календарь перестал для него существовать: к чему знать течение времени? Вокруг него обязательно кого‑то калечили или убивали, а он, словно заговорённый, всегда оставался невредим и на здоровье не жаловался. Наверное, если бы в него стреляли в упор — всё равно бы промазали.
— Сколько мух… сколько мух! — говорил Франц Иосиф, озирая свои апартаменты в Шёнбрунне. — Эти паразиты‑учёные чего только не изобретают, а вот уморить мух неспособны…
После безобразной смерти сына Рудольфа император провозгласил наследником престола своего брата эрцгерцога Карла Людвига, но в 1896 году братец загнулся, и тогда право на престол Габсбургов перешло к сыну покойного — эрцгерцогу Францу Фердинанду, родному племяннику императора.
— Терпеть не могу этого святошу, — говорил он акушерке Шраат. — Но что делать, если род Габсбургов Мельчает на глазах… вот только я не могу умереть!
Императрица Елизавета, его отверженная жена, пребывала в мрачной меланхолии, оживляясь лишь в общении с лошадьми. Но в 1898 году она была зарезана итальянским анархистом Лукени, когда всходила на трап отплывающего парохода. Узнав о её гибели, Франц Иосиф даже не дрогнул, повелев:
— Позовите ко мне Екатерину Шраат…
Шёнбрунн насчитывал 400 комнат, и по этим комнатам, переполненным сокровищами, блуждал выживающий из ума старик с хлопушкой в руках. Этой хлопушкой он перебил миллионы (!) мух, залетавших с улицы, и при этом бормотал:
— Странно! Все умирают, один я — бессмертен… А сколько мух, сколько людей… за что мы платим учёным?
— Убили, значит, Фердинанда‑то нашего, — сообщила Швейку его служанка в знаменитом романс Ярослава Гашека.
— Какого Фердинанда, пани Мюллер? — спросил Швейк, не переставая массировать колени. — Я знаю двух Фердинандов. Один служил у фармацевта Пруша и выпил у него как‑то по ошибке бутылку жидкости для ращения волос. А ещё есть Фердинанд Кокошка, тот, что собирает собачье дерьмо. Обоих ничуточки не жалко.
— Нет, сударь, эрцгерцога Фердинанда…
Указанный служанкою Фердинанд родился в 1863 году.
Это был мрачный и нелюдимый человек с удачно залеченным в лёгких ТБЦ. Смолоду он мечтал о самой широкой популярности, почему и хотел бы нравиться всем — и немцам, и венграм, и даже славянам. Однако нравиться не умел, от него всегда исходил мертвящий холод, никто не слышал от него доброго слова, не видел даже приветливой улыбки. Франца Фердинанда боялись все жители Австрии, и не только сам народ, но даже аристократы говорили: «Чтоб его черви съели…» Русская печать информировала читателей об эрцгерцоге: «Он терпеть не может азартных игр, не любит официальных приёмов, презирает банкетные речи, которые ненавидит больше всего».
— Он умрёт на ступеньках трона, — предсказывали другие…
Что же хорошего было в этом неприятном человеке?
«Я большой мечтатель, страдающий музеоманией», — записывал он в дневнике, и был даже прав; из наследника престола мог бы получиться хороший экскурсовод