зости будут страховать венские агенты, а мы, в свою очередь, тоже не станем витать в облаках и окажемся возле вас…
Когда мы расходились от ужина, подполковник Лепехин проводил меня и наедине даже обнял — почти дружески:
— Об этом пока не знают даже в департаменте полиции, но контрразведке уже известно, что вы делали в Белграде…
Моя реакция выразилась в дурацком смехе.
Прибыв в Киев, я профланировал в сад‑буфф, где увидел Фитци Крамер, которая, задирая перед публикой шлейф своего платья, обдала меня каскадом игривых намёков. Она пела:
Кот пушистый, серебристый!
С красным бантом,
Ходит франтом.
На крышах он мяучит,
В подвалах кошек мучит…
После концерта мы встретились за кулисами: вблизи Фитци показалась мне обворожительной в своей греховности. Я вкратце объяснил ситуацию с Гожей улицей, где меня ожидала опасность, но Фитци, не испугавшись, просила вручить ей письмо.
— И… деньги! — вдруг потребовала она.
— В какой сумме гонорар вам обещан?
— Триста… нет, пожалуй что больше.
Я ответил, что такие деньги боюсь иметь при себе:
— Передам при встрече. Где и когда угодно?
— Я постоянно завтракаю в «Ротонде» на Бибиковском бульваре. Напротив же «Ротонды» магазин меховых вещей Габриловича, через стекло витрины вы сразу увидите меня…
Об этом условии я спешно известил офицеров контрразведки. Лепехин ответил, что действовать следует демонстративно, дабы поймать шлюху с поличным, а заодно надо вызвать к себе внимание возможных агентов венской разведки. С такими словами он вручил мне крупную ассигнацию в 500 рублей:
— Скажите Фитци, что ей полагается лишь двести.
— Но кто же мне в кафе разменяет сразу полтысячи? Ведь на такие деньги можно дом построить.
— В том‑то и дело, что разменять не смогут. Кельнер, наш агент, скажет: «Здесь вам не банк!» — и посоветует перейти улицу, чтобы вы сами разменяли ассигнацию на мелкие купюры в меховом магазине Габриловича. Вы так и сделаете, после чего считайте себя свободным. Остальное — наша профессия…
Утром следующего дня я встретился с Фитци в «Ротонде», где певичка завтракала топлёным молоком с гренками. Посетителей было мало: в отдалении сидел грузный человек с тросточкой, по виду скучающий маклер или игрок на бегах, у окна с видом безденежного франта просматривал газеты знакомый мне штабс‑ротмистр. Я передал женщине письмо и сказал:
— Могу вручить вам только двести рублей.
Поманив лакея, я показал ему полутысячную купюру.
— Здесь вам не банк! — ответил он, как положено.
Вслед за этим я выразил желание пересечь Бибковский бульвар, дабы разменять деньги в кассе магазина Габриловича. Но рука Фитци вдруг ловко вырвала у меня ассигнацию:
— Знаю эти фокусы! Я ведь тоже стою немалых денег…
И письмо от Цобеля и все мои деньги мигом исчезли в её ридикюле. Я невольно глянул в сторону ротмистра, но он глазами показал мне своё полное недоумение. Лакей тоже понял, что наша пьеса играется с отсебятиной, и не нашёл ничего лучшего, как подсчитать стоимость заказанного мною завтрака:
— С вас тридцать восемь копеек. Можете не проверять…
Фитци уже направилась к выходу из «Ротонды». Ротмистр выжидал. А я как последний дурак сидел с раскрытым ртом. Но в этот момент грузный господин с тросточкой, безучастно ковырявший спичкой в зубах, встал и направился ко мне:
— Разрешите, я у вас прикурю. — И, прикуривая, он шепнул по‑немецки: — В кафе переодетые «голубые». Разве не видите, что вашу даму уже взяли?
Через окно кафе я заметил, как подол платья певички исчезает в глубине чёрной кареты. А этот тип со склеротичным лицом наверняка принял меня за своего коллегу из Вены.
Лакей ещё постукивал карандашиком по столу:
— Я жду! С вас тридцать восемь копеек…
— Сейчас, — ответил я и схватил агента за глотку.
Но, увы, воротничок на шее венского шпиона, внешне выглядевший гуттаперчевым, оказался стальной пластинкой. Трость взлетела кверху, и она, увы, тоже была не камышовой, а железной. Последовал удар по куполу храма — и я покатился на пол, громыхая падающими стульями. Ротмистр перестал изображать читателя газет: он метнулся через всё кафе и сбил агента с ног. Лакей навалился на него сверху, а я, лёжа на полу, перехватил руку шпиона с револьвером. Трах! — пуля со звоном высадила зеркальную витрину. Ротмистр уже брякнул наручниками:
— Берём и этого… в чёрную карету. Готов! В управлении Лепехин встретил нас упрёками:
— Дёрнул же чёрт её выхватить деньги! Откуда знать, что она такая нахалка… Всё получилось грязно, как в участке. Одно утешение — быстро. Британские джентльмены считают разведку делом спорта, а в спорте без синяков не бывает…
2. Без объявления войны
Сегодня я встретил на Мясницкой гражданина В., который, старчески опираясь на палочку, нёс обывательскую кошёлку, а из неё свешивался хвост трески, купленной в магазине. Я узнал этого человека: после всех завихрений в жизни он остался в СССР и теперь жил с того, что обучал молодых дипломатов игре в бридж и в покер. Случайная встреча с ним на московской улице надоумила меня записать здесь забавную историю, которая, по всей видимости, может иметь отношение и к моей судьбе…
* * *
В числе многих гостей, приехавших в Москву на коронацию Николая II, была и румынская королева Мария — полурусская, полуангличанка. Женщина ослепительной красоты, она в Бухаресте разыгрывала роль византийской принцессы, возрождая своим поведением нравы времён упадка Римской империи. В Москве, как и положено в таких случаях, к ней приставили пажа. Это и был В., когда он впервые взялся нести пышный трен платья королевы, она живо обернулась, сказав ему по‑русски:
— Боже, какой Аполлон! А вы не боитесь моих когтей?
Перед отъездом в Бухарест она устроила пажу вечер прощания, затянувшийся до утра. Но самое пикантное в том, что женщина была под надзором русской полиции, ибо сношения Петербурга с румынской династией были крайне натянуты, и В. тоже угодил под наблюдение. Разведка отметила его ловкость, умение сходиться с людьми, знание светских обычаев и склонность к мотовству. Выйдя из пажей в лейб‑гвардию, В. красиво волочил по улицам саблю и в шесть глотков — на пари! — опустошал бутылку шампанского. Он занимался не столько службою, сколько романами со столичными львицами и тигрицами. Вскорости задолжал в полку, разорил отца, а когда запутался окончательно, был приведён «на покаяние»
— Согласитесь, — сказали ему, — вы уже некредитоспособны, чтобы покрыть долги и проигрыши. Мы готовы великодушно предоставить вам случай исправить скверное положение.
— Что я должен делать? — приуныл В.
— Поедете в Вену, где будете прожигать жизнь, как это вы делали в Петербурге. Все расходы берём на себя. Деньги вы должны тратить не жалея, и чем шире возникнет круг ваших венских знакомств, тем щедрее вас будут субсидировать.
— Я начинаю кое‑что понимать, — призадумался В.
— Нас не волнует, что вы понимаете и чего понять не можете. Нам важно, чтобы алчная до удовольствий Вена оценила вас как щедрого повесу, который не знает, куда ему девать деньги.
— Задача увлекательная! — согласился В.
— Не отрицаем. Она тем более увлекательна, ибо в Вене можно узнать все, если действовать через женщин…
В. закружило в шумной венской жизни. Он служил как бы фонарём, на свет которого тучей слеталась ночная липкая публика, падкая до денег и удовольствий, порочная, продажная. Русская разведка, издали наблюдая за окружением В., старательно процеживала через свои фильтры певцов и кокоток, ювелиров и опереточных див, королёк танго и королей чардаша, интендантов и дирижёров, высокопоставленных дам и разжиревших спекулянтов венгерским шпиком. Однажды, вернувшись под утро в отель, В. застал в своём номере человека, узнав в нём одного из тех, кто его завербовал.
— Среди ваших приятелей, — сказал тот, — недавно появился некий майор Альфред Рэдль… Что можете сообщить о нём?
Непутёвый В. оказался достаточно наблюдателен.
— Рэдль, — доложил он, — явно страдает непомерным честолюбием. Никогда не был богатым, завистлив к чужому благополучию. Подвержен содомскому пороку, который окупается дорого, отчего Рэдль вынужден кредитовать себя в долг.
— Очень хорошо, — заметил приезжий. — Но это все качества отрицательные. А что положительного в этом майоре?
— Он… противен! Вот это самое положительное моё мнение. Но согласен признать, что Рэдль человек необычный. Владеет массою языков. Большой знаток истории и географии. По некоторым его фразам могу вывести
