ви уже выкупалась.
Бонч‑Бруевич не утаил от меня, что кто‑то сознательно затирает моё продвижение по службе, хотя генерал Алексеев, начальник штаба при Ставке царя, человек рассудительный, хотел бы иметь меня в Могилёве. Я сказал, что удивлён.
— Напрасно! Алексеев достаточно наслышан о вас, и он даже советовал поручить вам какое‑либо дело с выходом за кордон, чтобы вы смогли отличиться… для генеральства.
Мне было ясно, что в лице Михаила Дмитриевича я имею доброго советника, но планы Алексеева, пожелавшего видеть меня в Ставке, показались чересчур химеричными. Скоро в разведотделе Генштаба мне предложили работу, далёкую от дел домашних, и, казалось, откажись я от неё, мне всю жизнь таскать бы по слякоти галоши полковника. Первый вопрос был таков:
— Знаете ли вы британского генерала Туансайда?
— Как пишут в учебниках по изучению иностранных языков, нет, я не знаю генерала Туансайда, но зато я имею двоюродную тётку, которая хорошо играет на виолончели.
— Не шутите! Туансайд командует экспедиционным корпусом в Месопотамии, близ Багдада, сейчас он застрял в аулах Кут‑эль‑Амара, где его корпус окружён турками и курдами. Однако вышенареченный Туансайд решительно отверг помощь нашей кавалерии князя Баратова, идущего к нему на выручку со стороны Кавказа, а сам не смеет пошевелиться в этом Кут‑эль‑Амарс.
— Отверг? Почему? Мы же союзники.
— Липовые. Или вы не знаете англичан? Они согласны претерпеть унижения турецкого плена, лишь бы не допустить нас в нефтеносные районы Месопотамии, Аравии или Южной Персии…
Тут я понял, что мои генеральские эполеты уже подвешены под куполом цирка, моё дело — не сорваться с трапеции, свершая тот смертельный прыжок, во время которого загадочно умолкают цирковые оркестры, а публика в ужасе закрывает глаза.
— Когда прикажете выезжать?
— Первым же поездом до Тифлиса, а в Карее для вас приготовят проводников из армян и конвойных казаков. Всё!
Чтобы изучить обстановку, времени не оставалось. До отхода поезда я уяснил лишь одно: англичане уже делали три попытки деблокировать корпус, но все они окончились неудачей, а вместе с Туансайдом в Кут‑эль‑Амарс парились ещё пятеро британских генералов, которым Багдад только снился.
Сборы были недолгими. В самый последний момент, уже готовый покинуть квартиру, я вспомнил несчастную мышь, погибшую от жажды. На всякий случай, если опять произойдёт подобное, я нарочно пустил в ванной тонкую струю воды из крана, чтобы животное могло напиться. Кажется, все. Ключ от квартиры я оставил у швейцара, и старик проводил меня низким поклоном.
* * *
…ранняя весна, но Тифлис встретил меня таким оглушительным градом, словно я попал под обстрел картечью. Затем хлынул ливень, который я пережидал под крышей вокзала. Тифлиса я так и не увидел, но запомнил собачонку, которая плыла вдоль улицы, превратившейся в бурную реку, и, громко лая, низверглась с водопадом в каком‑то кривом переулке.
Пассажиров ожидала пересадка на карсский поезд, а громадная толпа военных, ожидающая посадки, не слишком‑то высоко оценила мой чин полковника. При первом же ударе гонга, возвещавшего начало посадки, стремительная река многолюдья подхватила меня и понесла вдоль вагонов, как недавно уносило бездомную собачонку. Офицеры, их жены, солдаты, чиновники и сестры милосердия с такой быстротой заполняли вагоны, словно шла ускоренная киносъёмка в комическом фильме. В этой железнодорожной суматохе XX века невольно вспоминалось лирическое «Путешествие в Арзрум» Пушкина, — очевидно, ещё и по той причине, что недавно наши войска отвоевали Эрзерум.
Минувшая зима в горах была на диво морозной и снежной, мой сосед по купе, участник эрзерумского штурма, наглядно хвастал белым маскировочным полушубком и альпийскою обувью:
— А ишо дали нам по два сухих берёзовых полена, чтобы опосля победы над вражиной обогрелись у костерка…
Я соображал, как генштабист: потеря турками Эрзерума заставит султана оттянуть войска из пустынь Синая, что сразу облегчит англичанам защиту Суэцкого канала. Каре, куда я направлялся, с 1877 года законно принадлежал России, уже не однажды омытый русскою кровью. В этих краях когда‑то процветало могучее Армянское царство, но сейчас деревни армян напоминали пещеры троглодитов; убогие сакли не имели даже окон, я не видел ни огородов, ни даже цветочка, и только громадные кладбища предков подсказывали, что люди здесь жили очень давно. Как жили — не знаю, но «царство» у них было… Я дремал возле окна с выбитыми стёклами, а встречный ветер надул мне великолепный флюс. Каре, будь он неладен, оказывается, имел не только православный собор, но ещё и памятник русским солдатам, отвоевавшим этот паршивый городишко, где — согласно преданию — Каин укокошил своего брата Авеля…
С невесёлыми мыслями, пристыженный флюсом, я объявился в штабе Кабардинского полка; дежурный адъютант, чертыхаясь, никак не мог разобраться в ворохе телеграфной ленты.
— Только что получили, — сказал он мне. — Мы вас ждали. Это для вас. Впрочем, читайте сами, господин полковник…
Я прочитал и понял, что флюс заработал напрасно.
— Что вы опечалились, господин полковник?
— Печалиться станут в Лондоне… Генштаб извещает, что моя поездка в Кут‑эль‑Амар отпадает в силу тех причин, что генерал Туансайд сдался туркам на капитуляцию. Теперь мне приказывают срочно выезжать в Новороссийск.
— Хлопотная у вас служба, — пожалел меня адъютант.
— А у вас?
— О, мы в Карее живём как в раю… Правда, сердечников тут прихватывает. Иные через месяц уже на кладбище. А иные, которые желают получать пенсию побольше, крепятся изо всех сил, но больше трёх лет тоже не выдерживают.
— А как же вы, кабардинцы?
— А мне‑то что? Я здесь родился…
Ох, и проклинал же я тогда Туансайда, по вине которого сорвался мой великолепный прыжок «под куполом цирка», а теперь следовало ехать в Новороссийск. Как раз в это время наши десанты готовились к высадке в Трапезунде, вся Новороссийская бухта была заставлена транспортами, на которые грузилась кавалерия кубанских казаков. Для сохранения тайны от самого Дуная до Батума радиостанции хранили молчание, а на почтах лежали громадные мешки неотправленных писем. Но казаков провожали в «Туретчину» их деды и бабки, жены и молодухи, все это кубанское общество столько пило и так отчаянно плясало на пристани, что тайна будущей операции вряд ли укрылась от взоров вражеской агентуры. Я печально смотрел на красивых кубанских казачек, лихо отстукивавших каблуками в неуёмном веселье, а самому думалось: сколько же их здесь, которые вскоре накроют свои головы чёрными вдовьими платками… Из газет мне стало известно, что германские крейсера «Гебен» и «Бреслау» недавно обстреливали Поти, Сухум и даже курорты в Сочи, а отважная армия генерала Брусилова, дабы помочь союзникам в их битве на Сомме, совершила дерзкий прорыв фронта возле Луцка…
Пожилой комендант города встретил меня со вздохом:
— Как бы я хотел побывать в Трапезунде, да вот… годы уже не те. Завидую молодёжи. Восток. Яркие звёзды. Дивные ароматы. Шеншины… ах, какие шеншины! Говорят, они от страсти даже не целуются, а сразу начинают кусаться.
— К этому добавьте, — сказал я, — скопища чумных крыс, несметные тучи блох, миллиарды заразных мух и москитов да ещё лихорадку по названию «хава». Правда, если верить легендам, то именно в Трапезунде знаменитый Лукулл закатывал свои пиры, а древние хроники смутно намекают, будто из Трапезунда выехали на Корсику предки не менее знаменитого Наполеона Бонапарта, который закончил свой пир в Москве.
Мой краткий экскурс в историю изумил коменданта.
— А кто вы такой? — удивился старикашка.
Я ознакомил его с документами:
— Нет ли у вас чего‑либо на моё имя из Петрограда?
— Есть, — отвечал он, порывшись в бумагах, — вам следует ожидать тральщика под номером триста второй.
— Всё? — спросил я.
— Всё.
* * *
Тральщик № 302 пересёк Чёрное море точно по диагонали, причалив в Одессе, где меня с нетерпением ожидал чиновник министерства иностранных дел Повалишин, первым делом показавший мне драгоценный золотой портсигар с бриллиантом.
— Эту дешёвку, — сказал он, — от имени его императорского величества я обязан вручить румынскому министру Братиану, дабы он скорее подсадил Румынию в нашу общую колымагу. Сколько же ещё ждать, когда румыны включатся в общую борьбу? Правда, в Бухаресте желают за своё участие в войне против Германии иметь Трансильванию, но…. В таком деле мелочиться не станем. Ведь портсигар от русского царя тоже чего‑то стоит!
Повалишин передал пакет из Генштаба, соответственно просургученный печатями. Мне вменялось в обязанность проследить, чтобы портсигар от имени Николая II не затерялся, а в разведотделе Генштаба будут ожидать мой подробный отчёт о делах в Румынии, о настроениях при дворе корол